ОТДЕЛ РЕЦЕНЗИЙ	На главную Содержание выпусков Отдел рецензий  Некоторые цитаты Контакты РАШ

Стас Шурипа

Alain Badiou. L’Etre et l’evenement. Paris: Seuil, 1988. – 560 p.
Idem. Conditions. Paris: Seuil, 1992. – 365 p.
Idem. Manifesto for Philosophy. Trans. N. Madarasz. Albany: State Univ. of New York Press, 1999. – 181 p.
Idem. Ethics. An Essay on the Understanding of Evil. Trans. P. Hallward. London: Verso, 2001. – 224 p.
А. Бадью. Апостол Павел. Обоснование универсализма. Пер. О. Головой. М.: Московский философский фонд; СПб.: Университетская книга, 1999. – 94 с.

Когда Ален Бадью говорит о необходимости завершить Эру Поэтов платоновским жестом, это внушает оптимизм. Кажется, что на сколе времени после конца истории, метанарративов и почти всего на свете вдруг блеснул трепетный лучик надежды. Но тут возникает вопрос. Эра каких поэтов должна окончиться платоновским жестом? Целана и Мандельштама? А может, Гомера и Гесиода? Избирательность вечного возвращения рождает эффект калейдоскопа, осколки отражаются друг в друге, образуют геометрические орнаменты, в которых накладываются друг на друга профили персонажей и контуры концептов. Симметрия потоков мысли, безразличная к историческим контекстам; не ответ из Реального, а эффект логической игры в многоуровневом пространстве, выстроенном из переносов теории в практику и обратно. Похожим образом А. Бадью в своих работах переносит ницшеанское требование платонизма - вверх ногами - в более адекватную современному состоянию умов композицию платонизма бесконечной множественности.

В начало. А. Бадью родился в г. Рабате, Марокко, в 1937 г. Учился в Ecole Normale Superieure, получил диплом Сорбонны. В 1967 году Бадью знакомится с Л. Альтюссером, посещает его Группу по исследованию работ Спинозы и Курс по философии для ученых. Профессор Бадью и сегодня возглавляет кафедру философии в Эколь Нормаль, оставаясь последним из работающих в ней выдвиженцев Альтюссера. Свою борьбу Ален Бадью начал еще в юности. В возрасте 21-го года он – один из организаторов Объединенной социалистической партии (PSU). Потом был 68-ой год – война камней и идей, в которой Бадью участвует как лидер группы по учреждению Марксистско-ленинского Союза коммунистов Франции (UCFML). В середине 80-х Бадью создает L’Organisation Politique, ориентированную на точечные ненасильственные действия вне системы представительской демократии. «Политическая организация» и сегодня работает на самых сложных участках французской действительности, таких как иммиграционная политика. При этом парижские театры время от времени ставят спектакли по пьесам, которые Бадью сочиняет на досуге.

Альтернативой философским граффити (см.: Lyotard J.-F. Le Differend. P., 1983) может стать универсалистская, обоснованная логикой мысль. Если философия обладает этическим авторитетом только в рамках западного логоцентризма, то зачем нужна такая философия и зачем нужен такой Запад? Заявленное Парменидом тождество бытия и мышления у Бадью превратилось в недиалектическое единство теории и практики. В такой ситуации мышление истины – это наука побеждать, источник энергии для военизированного (militant) философа А. Бадью. С юных лет богом ему был Делёз, а учителями – Фуко, Альтюссер и Лакан, все - отпетые антигуманисты. Фундаментом мысли и одновременно руководством к действию для него всегда служила математическая логика, наука о бытии-как-бытии.

«Философия парализована отношением к собственной истории» (Badiou A. Conditions). Сила парадигмы - если в этой фразе подлежащее заменить на «Франция», тоже будет похоже на правду. На самом же деле эпоха, которая кажется тупиком, завершает Эру Поэтов. После Гегеля философия не удержалась в самой себе, стала нитью для кройки и шитья из материала заказчика: так возникли философии науки (позитивизм), политики (марксизм и партнеры) и поэзии (Ницше). Позднее появился Лакан, философ любви, в классификации Бадью. Мысль же, как связующее между словом и опытом, была подобрана поэтами. Так бы она, должно быть, и сгинула в плену верлибров, если бы не Бадью с его рекомпозицией философии. Не убегать от физики в лирику, а сделать следующий шаг в направлении, обозначенном Декартовыми «Рассуждениями о методе». У нас еще слишком мало техники, подчиненная рыночной конъюнктуре наука производит лишь ожидаемые истины. Утилитаризм современной технонауки не имеет отношения к логике научного мышления как таковой, а значит - анкор, еще анкор.

Парад суверенитетов в философии ХХ века, в котором растворился субъект мышления, Бадью описывает в терминах лакановской теории. «Шов» - так Бадью называет тип ситуации, в которой философия объявляет о собственном конце. Концепция шва была предложена учеником Лакана Ж.-А. Миллером, чтобы описать момент подстановки субъектом себя в символический регистр, в маске означающего. Ведет эта операция к обретению значения за счет исключения субъектом самого себя из собственного дискурса (см.: Miller J.-A. Suture [Elements of the Logic of the Signifier]. «Screen» [1977–78], vol. 18, # 4). Субъект «прошивает» собою речь; когда-то давно считалось, что это звучит гордо: «скрепа мира». Оптика платонизма множественности обнаруживает разрывы связи времен примерно там, где часто констатируют лишь сплошное присутствие складки. Современная французская мысль оказывается швом, удерживающим констелляцию греческой софистики, Ницше, Хайдеггера и Витгенштейна. «Аксиома анти-систематичности сегодня - систематична» (Badiou A. Manifesto for Philosophy, p. 65).

В 1989 г. выходит «Манифест философии», сжатое изложение изданного годом ранее opus magnum «Бытие и событие». Для Бадью задача теории – обеспечивать со-возможность (compossibility) четырех областей деятельности, полностью описывающих присутствие человека в мире. Это - любовь, сцена двоих, искусство и наука, в которых индивидуальное неотделимо от общественного, и политика, реальность коллективного.

Мысль обосновывает возможность события, а затем аккуратно, чтобы не повредить, его именует. Работая в окрестностях пробелов в знании, она не принадлежит ни одному из четырех основных дискурсов, но проходит сквозь них вслед за пустотой, блуждающим призраком несвязности, гарантируя возможность опознания единичного события как универсального.

Представить себе пространство без архитектоники несложно, и это не обязательно кадр из мультфильма. Покинуть письмо руин, преодолеть гравитацию последней мысли можно через виртуальное пространство с искусственным тяготением, центр которого – истина субъективности. За пределом непрерывного, дистанции и функциональности философия выступает как убежище и дом родной для четырех режимов производства истинного, давая им возможность существовать неслиянно и нераздельно, то есть на манер системы уравнений.

До разделения на этику, физику и метафизику, мысль обитала в текстах платоновских диалогов посреди целостного мира. Сегодня систематическое, универсалистское мышление не только возможно, но и необходимо, утверждает Бадью. Но чистая онтология - это поле экспериментов математика. Из собственно философской мысли презентация бытия-как-бытия исключена. Суть дела не в том, чтобы отрезать мысль от бесконечности хайдеггерианской фигурой забвения, мечтой о потерянном после Сократа единстве мысли и бытия. Бадью пытается сказать нечто иное: различие онтологии и собственно философии – не результат, а универсальное, то есть всегда необходимое, условие. Такая онтология субтрактивна - для того чтобы получить единое, нужно отнять его от чего-то еще. Философ лишь рефлектирует матемы, объясняя математику и другим заинтересованным лицам, почему формулы жизненно важны для понимания нашего места в мире. Здесь траектория мысли Бадью, и не в первый раз, сама напоминает очертания шва. Незаметный поворот калейдоскопа - и перед нами другая речь: изначальная нехватка, симптом, а вместо философа - психоаналитик.

Предельно упрощая, можно сказать, что Бадью понимает действительность как пространство различий, поддерживаемое совокупностью истин (во множественном числе), интересов и мнений, - сложноподчиненная структура господства, нерукотворный памятник Альтюссеру и Фуко. Эта энциклопедия знания-силы производит, классифицирует и распределяет идентичности, и Бадью различает в ней два уровня - ситуацию и состояние ситуации, - своего рода хардвер и софтвер, они же - внучатые племянники базиса и надстройки. Любая ситуация может быть продолжена в не выводимом из нее самой направлении. Дополнительное к объективному пространству измерение событийно: произошедшее событие в корне меняет инфраструктуру и топографию империи объективного.

Если совсем не знать математики, то некоторые построения Бадью могут выглядеть модификацией классической теории Т. Куна о смене парадигм. Если не знать математики, но при этом читать Лакана, то ничего, кроме Лакана, из текстов Бадью и не удастся вычитать. Если знать математику слишком хорошо, есть риск найти некоторые вольности, но в любом случае нам не обойтись без минимума сведений из теории множеств.

«Бытие и событие» состоит из 37 глав-«медитаций»: от Платона и Кантора к Декарту и Лакану и вперед. Бадью строит науку о бытии-как-бытии, чистой множественности, недоступной обусловленному ситуацией знанию, функция которого - облекать человека футляром идентичности.

Как мыслить многообразие многообразий? До второй половины XIX века бесконечное в точных науках имело статус гастарбайтера. Ему разрешали работать, но с ограничением прав, а режим регистрации не менялся со времен Аристотеля: «бесконечное существует таким образом, что всегда берется иное и иное, а взятое всегда бывает конечным, но всегда разным и разным» (Аристотель. Физика, 206а. – В кн.: Собр. соч. в 4-х тт. Т. 3. М., 1983, с. 118). Кант причислил вопрос об актуальной бесконечности к антиномиям чистого разума. Актуальная бесконечность, мир как целое остаются за кадром практического разума, а закон образования чисел по принципу N+1 работает как перцептивный протез. Fwd: Лишь в конце ХХ века эксперименты подтвердили, что при расширении возможностей тела посредством орудий ощущения локализуются в точке контакта орудия и внешнего мира, а не на объективных границах тела. Back.

Легализация бесконечности происходит в 1883 г. Г. Кантор в работе «Основы общего учения о многообразиях. Математически-философский опыт науки о бесконечном» предлагает считать множества, которые можно нумеровать до бесконечности, например множество всех действительных чисел, актуально бесконечными. Теория Кантора была прямым вызовом позитивистской доксе: для бесконечных множеств фрагмент полагался равным целому. Из этого факта исходит и А. Бадью, когда говорит, что во время Второй мировой войны именовать Францией можно было лишь горстку бойцов Сопротивления. Надо лишь выбрать, что считать бесконечным - Францию или войну.

Первоначальную версию теории множеств сегодня называют «наивной», ее фундаментом была неопределимая интуиция бесконечного. Ее предмет в самом общем случае - это бесконечное неупорядоченное множество, затем вводятся множества, чьи элементы выстроены в некотором порядке. Базовый параметр для любого множества - это его кардинальное число или мощность, то, что «получается при помощи нашей активной мыслительной способности, когда мы абстрагируемся от качества различных элементов и порядка их задания» (Кантор Г. Труды по теории множеств. М., 1985, с. 173), то есть размер бесконечности. Далее Кантор вводит правило, по которому он конструирует новую разновидность чисел - трансфинитные числа.

Эквивалент кардинального числа у Бадью - это puissance, потенциал ситуации, мощь государства (l’etat – это и состояние, и государство). Власть не столько не заинтересована в индивидууме, сколько в принципе не способна различать нефункциональное. Знание культивирует идентичности, опыляемые бесчисленными идеологиями в бесконечномерном пространстве свойств, за которым – не поддающаяся картографированию множественность массы. Государство всегда сильнее ситуации, но сила эта слепая, как циклоп, от которого сбежали Одиссей и компания. «Кто ты?» - спрашивает Полифем. Никто.

В теории множеств есть т.н. теорема о точке избытка, из которой следует, что для каждого бесконечного множества сумма его подмножеств превосходит количество его элементов, но насколько - сказать невозможно в принципе. Точка избытка нелокализуема, и если, опуская многоступенчатую цепь доказательств, перенести этот факт в область политического, то можно увидеть, что внутри любого государства всегда возможно сообщество, объединенное неожиданной идеей. Этот блуждающий избыток - вернейший признак того, что в жизни всегда есть место неучтенному подмножеству, причем в некоторых ситуациях оно может быть сведено к чисто гегелевскому понятию конкретного.

Еще один структурный параметр бесконечности - это ординальные числа, показатели иерархии, описывающие порядок расположения элементов множества. С их помощью вводятся понятия подобия, классифицируются типы иерархий. А главное - ординалы разрушают старинную спекулятивную оппозицию между конечным, которое всегда имеет количественное выражение, и бесконечным, якобы не подверженным счету, или уникальным.

Неожиданным ударом по спекулятивным системам континентальной мысли, теории Г. Кантора и математической логике Г. Фреге оказалось простое рассуждение, известное как парадокс Рассела. Множество может включать само себя в качестве элемента, а может и не включать. Представим себе каталог всех каталогов, не содержащих ссылки на самих себя. Должен ли этот каталог себя упомянуть? С одной стороны, должен, поскольку нужно упомянуть все такие каталоги, а с другой, упомянув себя, он перестает удовлетворять начальным условиям. То есть множества, включающего все множества, не содержащие самих себя, не существует, поскольку оно должно одновременно и включать и не включать само себя. Логика с необходимостью ведет нас к точке пересечения необходимого и невозможного. К месту события, разделившего теорию множеств на современную и «наивную».

Как может существовать множество всех множеств, если всегда можно найти множество, его превосходящее? Можно ли мыслить бесконечность бесконечностей как нечто целое? В рамках наивной теории множеств эти вопросы ответа не имели. Ответом Кантора была постановка проблемы связности числового континуума, ставшей камнем преткновения математики первой половины ХХ века и не решенной по сей день. Рассел же, в лучших традициях практического разума, предложил разделить все свойства множеств на предикативные и непредикативные. И считать, что определять множество можно только с помощью первых.

Сегодня чистая множественность очевидна. Круглосуточно тысячи телеканалов передают в эфир миллионы кадров, и в каждом кадре семантических единиц - что песчинок в Ганге. Платоник эпохи цифровых медиа, Бадью мыслит мир как несвязную бесконечность, коллаж из логических операций включения и принадлежности. Язык, в том числе и математика, замыкает бытие в тавтологической перекличке означающих; даже единое можно назвать, лишь заметив предшествующий называнию жест бытия, число 1. Считая объекты, мы считаем числа, а истина бытия - до языка - в многообразии многообразий, в чистой множественности без единства, без элементарной структурной единицы, без одного. Без какого одного? Без того, кто говорит «Я».

В «Бытии и событии» Бадью достигает ничто в четыре шага. Сначала он объявляет ретроактивной выдумкой привычную взаимосвязь бытия и единого. Затем: бытие – «одно, которого нет», а значит, есть ничто (rien est). Затем ничто именуется «структурой пустоты», или «призраком несвязности» (Badiou A. L’Etre et l'evenement, p. 68). И наконец, сама пустота обозначается как «подходящее имя для бытия» (ibid., p. 100).

Пустое множество, нолик, перечеркнутый наискось. Оно может принадлежать любому множеству, не являясь при этом его элементом. Пустоту нельзя сосчитать, нельзя локализовать, она нигде и - везде. Со времен Парменида пустота считалась негативностью бесконечного (cм.: Гегель Г.В.Ф. Наука логики [Энциклопедия философских наук. Т. 1]. М., 1975). Это - точечный пробел, или дыра в системе знания, неизбежная и поначалу незаметная. Истина - здесь Бадью употребляет это слово в единственном числе, чтобы отличать ее от партикулярных истин конъюнктуры, - проявляется в окрестностях пустоты. Как и ничто, истина равнодушна к различиям, она не может даже отличить эллина от иудея. Поскольку дело истины - общее, а не различное, или повторяющееся. Этот концепт синтезирован Бадью из трудов П. Коэна по теории множеств и марксистского понимания общечеловеческих ценностей: общее (generique) учитывает внутренние эффекты в ситуативной множественности, вызванные вмененным ситуации событием.

Прыг-скок. Без определенного содержания, не уловимое сетью смысла, событие меньше самой маленькой лингвистической ячейки, оно проходит сквозь язык. Это - случайная встреча бытия и небытия, имеющая место там, где умолкают музы, но не говорят пушки. События – это сингулярности, имеющие место вопреки законам и правилам ситуации, но эффективно меняющие порядок вещей. В этом смысле самое важное на данный момент событие, которому верны мы все, - возникновение вселенной в результате спонтанного нарушения симметрии в примордиальном ничто.

Поскольку событие происходит в измерении, не считываемом из заданной ситуации, то, именуя событие и опознавая новую конфигурацию, субъект вносит дополнительное измерение. Субъект события скомпонован из ситуации N по принципу N+1; например, событием для Лакана стало открытие конфигурации «психоанализ плюс Фрейд». Или: чтобы идентифицировать пространство как двумерное, необходимо занять место в трехмерном пространстве.

Этот нелегальный переход границы возможного и действительного привносит в ситуацию нечто до того в ней не существовавшее - правда, бдительный Бадью, кажется, ни разу не употребляет слово «новое». Событие - это опасное, непредсказуемое продолжение ситуации; само по себе оно исчезает сразу же, как только появляется, но при этом обусловливает возможность возникновения субъекта, в котором обретает жизнь. Вот любимые Бадью примеры события: Христос в понимании Св. Павла (cм.: Бадью А. Апостол Павел. Обоснование универсализма), встреча Элоизы и Абеляра, открытия Галилея в физике или Генделя в музыке, революции 1789 и 1917 гг., ранние этапы культурной революции в Китае.

Материалом события часто становится ненужное. При сколь угодно большой разрешающей способности эпистемологических аппаратов в любой ситуации остается неразличимое. Мутный экран для проекций возвышенного, область неразличимого является также фоном, из которого выступают контуры события. Взгляд, выхватывающий очертания события, еще не принадлежит субъекту, который сам является функцией имени события. «Бытие и событие» vs. «Бытие и время»: математически точный взгляд помогает удержаться от соблазна сотрудничать с молнией Гераклита, в свете которой вещи выступают из тьмы, как новобранцы из к/ф «Триумф воли». Иными словами: не поддаваться естественной слабости видеть тотальное вместо общего.

Неразличимое неожиданно. Оно рождает события разной интенсивности, различных типов. Порой субъект события может существовать почти незаметно для самого себя. Такой пунктирный субъект описан в повести Гоголя «Шинель» - молодой чиновник, который «вдруг остановился, как будто пронзенный, и с тех пор как будто все переменилось перед ним и показалось в другом виде». Бадью в таких случаях говорит о перекодировке, изменении связей и направлений в базе данных ситуации. Событием здесь стало восклицание Акакия Акакиевича, неловкое означающее общечеловеческого родства, пунктирное основание нового субъекта, рожденного в юном шутнике. «И долго потом, среди самых веселых минут…»

К началу ХХ века теория множеств представляла собой набор разнообразных предположений, полезную, но не выдерживающую серьезной критики конструкцию. «Что делать?» - этот вопрос задавали себе в те времена не только профессиональные литераторы. В теории множеств ответом на него стала система аксиом Э. Цермело и А. Френкеля.

Последняя в системе Цермело-Френкеля, т.н. аксиома выбора нашла широкое применение в доказательстве основных теорем. При этом ее отношение к системе аксиом в целом оставалось неявным, напоминая разобщенность пятого и первых четырех постулатов Евклидовой геометрии. В 1963 г. П. Коэн с помощью теоремы Гёделя о неполноте логических систем доказывает несвязанность седьмой аксиомы Цермело-Френкеля с остальными. Нелегальная или анонимная, на языке Бадью, аксиома выбора была призвана доказать континуум-гипотезу Кантора - смелое, но спорное положение о существовании числовой упорядоченной непрерывности. Аксиома утверждает, что любое множество может быть вполне упорядоченно: всегда можно найти функцию, с помощью которой из любого бесконечного множества можно выбрать по одному элементу, получив таким образом еще одно упорядоченное бесконечное множество.

Так утверждается возможность и необходимость интервенции - вмешательства в ситуацию, насильственного введения неочевидного и бездоказательного единства, обосновывающего субъективно непротиворечивую конфигурацию мира. «Интервенция – это любая процедура, в которой многообразие опознается как событие» (Badiou A. L’Etre et l’evenement, p. 224). Ключевая фигура желания в системе Бадью, интервенция - это невозможное в данной ситуации действие, которое человек совершает несмотря ни на что. Когда Декарт сидел у окна и не знал, идут ли по улице люди или биороботы, ему оставалось лишь поверить в cogito. Когда ангел вручил Коран неграмотному Магомету, повелев читать, то Магомет стал читать, забыв, что он не знает букв. Без интервенции, произвольно устанавливающей субъективное единство на месте броуновского движения иллюзий, невозможно ни одно универсальное событие.

Мысль Бадью о всегда незаконном вмешательстве как процедуре выбора из множества равно неопределенных утверждений находит обоснование в математике, а кроме того восходит к известному пари Паскаля. Анти-философ для Бадью, поп-философ в высокомерной оценке Гегеля, Паскаль говорит, что первые принципы мы знаем сердцем. Поэтому сначала нужно поверить и действовать, как подскажет вера, а если чуда не случится, то ничего и не теряется, ведь главное, чтобы человек был хороший.

Для Лакана истина безнадежно отделена от субъекта, как знаменатель дроби от числителя. Граница всегда на символическом замке, лакановский субъект – невыездной пожизненно. Но рациональные числа не образуют континуума - и Бадью прощается с Лаканом, уходя вперед, прямо сквозь колючую проволоку синтагм и парадигм. Для него субъект хоть и отделен от истины, но всегда является активным участником процедуры, к истине ведущей. Мы, смертные, всегда чего-то не знаем, но этот недостаток можно инвестировать в будущее событие, которое, как и положено революции, на мгновение откроет границу между сознанием и бессознательным, бытием и его нехваткой.

Поскольку различия существуют налично, то целью мысли должно быть грядущее Единое, то, чего еще (всегда еще?) нет. Потому и Лакан - это «наш Гегель», что он завершил строительство человека, в современной нам конфигурации. Но - «есть лишь один особый вид животных, призванный обстоятельствами стать субъектом, или, скорее, войти в композицию субъекта» (Badiou A. Ethics, p. 40). Субъект истины появляется вслед за событием, существует в постоянной связи с ним, осуществляемой внутри истины-процесса. Речь здесь не столько о таинстве причастия, сколько о математическом методе доказательства теорем, всегда восходящем к первоначальным аксиомам. Эти процедуры верификации, или верности (fidelite), возможны лишь при наличии трех известных фигур желания, трех необходимых условий мысли: веры, надежды, любви. Ими субъект конституируется в своем отношении к Реальному: вера соотносит его с моментом события, надежда проецирует в будущее уверенность в успешном завершении процесса, и, наконец, любовь определяет субъекта в текущем отношении к событию.

«Истина - реальный процесс верности событию, то, что верность производит в ситуации» (Badiou A. Ethics, p. 42). Верность или процедура истины - это имманентный разрыв с ситуацией, целиком и полностью изобретаемый для данного случая. Дело нелегкое, о чем свидетельствуют и порвавший с языческим прошлым Бл. Августин, и героиня О. Хепберн в «Завтраке у Тиффани», когда сквозь слезы говорит бывшему мужу: «Я люблю тебя, но я больше не Луламэй».

В предисловии к английскому изданию короткой книжки «Этика. Эссе о понимании зла» (2001) Бадью дает совет, как отличить человека-животное от человека-субъекта: последнего надо понимать как «локальный фрагмент процедуры истины и как Бессмертное, созданное событием» (Ibid., p. 14). При этом зло существует, но не в животном измерении человеческого, а как субъективная категория; до него, как и до бессмертия, почти рукой подать. Не бывает лишь радикального, стопроцентного зла.

У него три имени. Зло может являться как предательство, как террор, как катастрофа. Предательство банально, мы часто покидаем процедуру истины - по слабости или под давлением обстоятельств. Террор – это следствие соблазна симулякром, когда вместо пустоты в ситуации видят наполненность, пример чему Германия 33-го. Катастрофа - это идентификация истины с тотальной властью, насильственное распространение истины на все элементы ситуации, как в СССР при тов. Сталине.

Господствующая этика проявляет себя в нескольких фигурах, каждая из которых - инструмент манипуляций над парализованными собственной волей к ничто petit bourgeois. Ее основанием может быть и кантианская конституционная монархия добра, и сетевой протокол коммуникации с небытием по Левинасу. Имя отца и лицо матери - практическое использование обеих версий сводит их к эффекту нигилизма, сильного нашими слабостями влечения к смерти.

Проще возжелать ничто, чем ничего не хотеть, - этот синдром описал еще Ф. Ницше. С тех пор бытие-к-смерти приобрело форму бытия-к-счастью. Ожидание конца призваны скрасить туризм, шоппинг, интерьер-дизайн и TV. Моральный кодекс потребителя правильнее называть этикой смерти, так как в основе его лежит убежденность в том, что единственное, что можно сделать по-настоящему, - это умереть. Такая этика может представлять себя служанкой необходимости, т.н. объективных экономических законов, то есть логики капитала.

Еще одной фигурой нигилизма стала биоэтика. Споры об эвтаназии, требование права умереть побыстрее, но достойно красноречиво свидетельствуют о постигшей отношение к жизни инфляции. Сдаваться смерти без сопротивления: лучше ничто, чем страдания. Возможно, по чистой случайности эвтаназия одерживает свои блестящие победы именно в тех странах, которые оказались самыми легкими жертвами национал-социализма. Но тот факт, что биоэтика, высшее достижение свободного мира, впервые нашла широкое применение в гитлеровском рейхе, вряд ли можно считать совпадением.

Равнодушный к мерцающим полусмыслам, Бадью предпочитает изъясняться формулами, или матемами. При всем этом он неожиданно созвучен российскому контексту - и не только (не столько?) тем, что не скрывает симпатий к Октябрьской революции, или тем, что упорно называет северную столицу России Ленинградом. Скорее другое: Вселенский размах обобщений и беззаветная верность точным наукам, острое чувство социальной несправедливости и страсть к истине, а главное - понимание всемирного и непреходящего значения пустоты.

Что-то слышится родное в универсализме Бадью. Но не в бескрайних, полных евразийской дури степях слагает он свою песню, а в городе контрастов Париже. В своей практике Бадью и L’Organisatiоn Politique придерживаются тактики, называемой ими политикой уникального (politique unique). Асимметричный ответ вездесущему Новому мировому порядку: поддержка акций рабочих-нелегалов (сан-папье), помощь иммигрантам в получении разрешений на работу. Если считать нелегалов социальным эквивалентом Реального, то сан-папье с видом на жительство уже принадлежит регистру символического. И мечтой его становится не социальная справедливость, а скорейшая смычка со средним классом. Дело конечно, благое, но в данном случае разница между Бадью и попом Гапоном, ведшим пролетариев под реальные пули, - чисто символическая.

В эпоху, одержимую вечной молодостью, лучше всего ловить на живца. Субъект истины, поддерживаемый процедурами верификации, в отличие от человека-животного, бессмертен, утверждает Бадью. Бессмертие – это искусство выживать, не сдаваться и не предавать идеалов. Это не медийная полужизнь, дешевая реификация в зайце-утке-яйце, а действительная вечность внутри, даруемая верностью истине-процессу.

Заказы можно направлять по адресу:
Издательство «Три квадрата»,
Москва 125319, ул. Усиевича, д. 9, тел. (495) 151-6781, факс 151-0272
e-mail triqua@postman.ru

Редактору «Синего дивана», Елене Владимировне Петровской,
можно написать в Институт «Русская антропологическая школа»
raschool@mail.ru